Элеонора Раткевич

Палач Мерхины

* * *

Тай не чувствовал страха — только гнев.

Крепость взять не удалось. Удар был нанесен внезапно, ворота им открыли изнутри, и все же Мерхина устояла. Отменную крепость выстроил себе Палач. Большую часть отряда попросту перестреляли во внутреннем дворе. Те немногие, кто все же прорвался, заблудились в лабиринте нижнего этажа. Их выволокли во двор поодиночке и прикончили там. Только троим удалось выбраться из лабиринта, и они отплатили за свой отряд с лихвой. Но их было трое. Набежали на них, навалились… Счастливчики Тхар и Аор! Они от полученных ран скончались на месте. А Тай с заломленными назад руками прошел по двору под таким конвоем, что Императору впору, и видел трупы, сваленные у стены. Потом его проволокли вниз по лестнице, втолкнули в подвал и заковали с быстротой, указывающей на долгую и частую практику. Потом его оставили одного.

Тай уже слышал о подвале Палача Мерхины. Легенды о нем ходили самые жуткие. Мгновения хватило, чтобы понять: правда. Все — правда. Все, как и рассказывали. Он может стоять, сидеть, может сделать несколько шагов — но и только. Хотя нет — он еще может осматриваться по сторонам. Но лучше этого не делать. Вдоль всех четырех стен разложены на полках орудия пыток. Тай почему-то предполагал, что они будут ржавыми и грязными, но ошибся. Они были чистыми, надраенными до блеска, без единого пятнышка. Так и рассказывали о Палаче. Сначала жертву оставляют в одиночестве созерцать упомянутые причиндалы. Палач появляется потом, когда тебя уже трясет от страха, как желе на блюдечке. Тай сказал себе, что не будет бояться, и прикрыл глаза, но перед его мысленным взором все равно блестело железо и лоснилась кожа хлыстов.

Внезапно цепи с лязгом и скрежетом пришли в движение. Ножные втянулись куда-то в пол, ручные взметнулись к потолку и вздернули Тая вверх, распяв его в воздухе. Его расставленные ноги почти касались земли, раскинутые руки поднялись вверх. Об этом он тоже слышал: жертву подвешивают так, чтобы Палач мог подойти с любой стороны. До сих пор Тай заставлял себя не испытывать страха, но теперь он начал терять самообладание. Все было в точности, как рассказывали. Но вот остальное… сторонние люди многое говорили о пытках настолько жутких, что пережившие их теряли память. Но сами жертвы ограничивались в своих рассказах описаниями предварительных церемоний. Тай лично знал пятерых, прошедших через руки Палача, и на вопрос, что же им довелось пережить после того, как цепи подняли в воздух их беспомощные тела, отвечали они одно: «Не хочу об этом… не могу… понимаешь, просто не могу.» Тай изо всех сил пытался изгнать из памяти это беззащитное «не могу». Оно вселяло ужас.

Дверь открылась почти бесшумно. Потом закрылась. Тай услышал тихие шаги за спиной. Он подавил в себе желание обернуться. Этот негодяй хочет заставить его бояться. Представление устраивает. Паузу выдерживает. Как бродячий сказитель, который замолкает на самом интересном месте, чтоб заставить слушателей раскошелиться. Может, Палач и был раньше базарным рассказчиком?

Палач тем временем снял со стены факел и разжег огонь в камине и в маленькой жаровне. Потом он вернул факел на место, положил на край жаровни узкий нож лезвием в огонь и обернулся к своей жертве.

Тай лицом к лицу увидел Палача Мерхины.

Высокий, худой, светловолосый. Одет в узкие серые штаны и расстегнутую на груди рубашку с закатанными рукавами, на ногах — мягкие сапоги. Именно так он был одет, когда с мечом в руках встречал нападающих у входа в крепость. Значит, это и есть Палач? Никогда бы не подумал. И маски на нем нет. Да что там маска, он даже бороду и усы не носит, хотя мода на усы началась уже года три назад. Он чисто выбрит, как и сам Тай. И немудрено: борода и усы скрывали бы движения его рта, маска спрятала бы его лицо. А лицо это в своем роде тоже орудие пытки. Очень красивое и очень страшное. Тай и раньше встречал людей, способных одним своим видом нагонять ужас, но то были маги. А сейчас перед ним стоит обычный человек, и от одного вида его спокойного лица у Тая напрочь вылетело из головы нелепое желание не бояться.

Палач снял со стены нож и принялся разрезать одежду пленника. Несколько уверенных, сильных взмахов руки — и клочья тряпок валялись на полу. На мгновение гнев снова вытеснил все остальное. Тай подождал, пока Палач окажется прямо перед ним, и плюнул ему в лицо. Палач стер плевок со щеки и медленно улыбнулся.

— Приятно познакомиться, — невозмутимо сказал он и повесил нож на место. Аккуратность Палача тоже была пугающей.

— Напрасно стараешься! Я ничего тебе не скажу! — выкрикнул Тай. Слова его прозвучали нелепо.

— А я полагаю, скажешь, — уверенно ответил Палач. — Если, конечно, я буду спрашивать.

Он взял в руку раскаленный нож и поднес его к лицу Тая. Потом провел им в воздухе — осторожно, медленно, чтоб Тай кожей ощутил исходящее от него тепло. Сначала, пока нож был далеко, нежное, ласковое. Тай невольно закрыл глаза и через мгновение ощутил запах паленого волоса. Запах его ресниц. Тай разомкнул веки, даже не заботясь, что это гневное движение может стоить ему глаз. Нож вернулся в жаровню, Палач рассеянно перебирал хлысты.

— Слушай, ты, подонок! — бешено выдохнул Тай. — Я еще вернусь. Я тебе еще кишки повыпущу и муравьев в брюхо натолкаю!

— Интересная идея, — задумчиво отозвался Палач.

Тай похолодел.

Тай по кличке Паленый лежал на потолочной балке и размышлял. Какой нелепостью, каким безумием были попытки штурмовать Мерхину! Разве можно взять ее штурмом! Пока проклятый Палач жив, и думать не стоит. Нет, здесь нужен одиночка. Такой, как Тай. Одиночка не будет убивать стражу — он просто проскользнет мимо. Он не наделает шума в лабиринте, особенно если он в нем уже побывал. Правда, Тай почти не помнил своего пребывания в лабиринте. Правду люди рассказывали: память после подвала отшибает. Только вот не всю. Как в тумане, плавают перед ним картины штурма, то чья-то рука из тумана высунется, то нога, то чей-то голос донесется: «…ляй! Стреляй, кому гово…» До штурма — вообще пустота. С двенадцати лет и до ночи штурма Мерхины — пустота. Как есть ничего. Зато сам подвал Тай помнит очень отчетливо, до последней мелочи. Каждое дыхание Палача. Каждый волосок на его руках. Каждое потрескивание горящего факела. Теперь он понимал, почему другие жертвы Палача на просьбу вспомнить и рассказать отвечали: «Не могу.» Он тоже не мог. Не мог поведать никому, даже самому себе. Невыносимая боль и невыразимый ужас. Они здесь, они всегда в нем. Но если он позволит им облечься плотью слов, они сведут его с ума. И человек, который сделал с ним это, а потом вывалил в придорожную канаву, еще жив. Тай убьет его и успокоится. Он вернулся, чтобы убить. Он будет лежать и ждать. Хитер Палач — даже по крепости один не ходит! Но Тай подкараулит его одного. Эх, не там он себе засидку выбрал! Когда все заснут, надо будет переместиться поближе к сортиру. Уж туда-то Палач наверняка ходит один. И там он поквитается с Палачом за все — и за паленые ресницы, и за годы, украденные из его памяти, и за боль, и за страх, и за промозглый осенний холод и грязь, в которую вывалили его истерзанное тело. За все.

Паленый Тай сдержал клятву, данную под пыткой. Он вернулся.

В комнату вошли двое. Что за невезенье! Палач снова не один. С ним был юноша лет девятнадцати, смуглый, гибкий, угловатый. Тай осторожно выглянул. Вот так так! Палач в дорожной одежде, с сумкой за плечами. Куда это он собрался?

— Паленый Тай, — произнес Палач.

Тай чуть не грянулся с балки.

— Хиор Бешеный. Запомнил? Рваный Кьюре, Хирти и Лучник Тойхи. Всех запомнил?

— Тай, Хиор, Кьюре, Хирти и Тойхи, — повторил юноша.

Тай вцепился в балку покрепче. Хиора и Тойхи он знал, они тоже побывали в подвале. Хирти и Рваный Кьюре не были ему знакомы, но по всей вероятности, и они были жертвами Палача. С чего бы он вдруг ударился в сентиментальные воспоминания?